Пепел феникса - Страница 69

– Пепел птицы, которой не существует? – Громов не удержался от саркастической усмешки.

– Большинство смертных считает, что призраков тоже не существует, – отрезала Хельга, – а один из них охотится за Анной. Удивительно, не правда ли?

– Простите, – Громов покаянно кивнул.

– Прощаю, мой мальчик. В последнее время мне только и остается, что прощать. – В затянутой в лайковую перчатку руке яркой искрой вспыхнула зажигалка, Хельга снова закурила. – Считается, что пепел феникса дарует если не бессмертие, то почти бесконечно долгое существование. С его помощью можно вернуть к жизни даже смертельно больного человека.

– Барон был из числа бессмертных?

– Практически.

– Но его ведь убили.

– Роковое стечение обстоятельств. Если бы рану сразу присыпали пеплом, он остался бы жив.

– А Анюта? В ее крови теперь тоже пепел феникса? Она теперь тоже бессмертна? – Громов почувствовал, как по позвоночнику пробежала дрожь.

– Нет, – Хельга затянулась сигаретой, покачала головой. – Это был другой пепел, пепел из костра, на котором сгорела Анна, последняя жертва барона.

– Но зачем тогда?.. – Громов с такой силой сжал столешницу, что онемели пальцы.

– Максимилиан фон Вид был повесой и бабником, – Хельга говорила и рассеянно разглядывала затейливые дымные узоры, – но одну-единственную женщину он любил по-настоящему.

– Анну?

– Да.

– Но даже это большое и светлое чувство не помешало ему сжечь ее на костре…

– Он был безумцем, – Хельга грустно улыбнулась, – воплощением зла. Я даже допускаю, что он не сознавал, что творит.

– А пепел?

– А пепел – это приманка. Теперь он найдет свою Анну среди сотни тысяч других женщин.

– Свою Анну? – повторил Громов.

– И она его тоже узнает. – Хельга как будто ничего не слышала. – Потому что даже у пепла есть память.

– Феникс загорается, когда призрак приближается к Анне. Ей снятся кошмары, в которых она сгорает заживо…

– Я же говорю – память.

– А ради чего? Что стоит того, чтобы мучить ни в чем не повинного человека?! – Никогда раньше Громов не испытывал такой испепеляющей ярости. Он всматривался в красивое и непроницаемое лицо Хельги и понимал, что ненавидит ее всем сердцем.

– Я знаю, тебе больно. – Хельга с самого первого дня умела читать его мысли. – Я не раз оказывалась на твоем месте, но я научилась жертвовать малым ради великого. И ты тоже научишься.

– Я – нет! – Громов яростно замотал головой. – Я не такой, как вы!

– Да, ты не такой, как я. – Она смотрела на него со смесью жалости и разочарования. – Впервые в жизни я ошиблась. Когда мы закончим с этим делом, ты можешь уйти.

– Я уйду прямо сейчас! – он встал так порывисто, что опрокинулось кресло.

– Допускаю такую возможность. – Хельга тоже поднялась. – Ты можешь уйти от меня, но от судьбы все равно не убежишь. Вместо того чтобы тратить силы и энергию на бесполезную злость, подумай, что жребий уже брошен, и нам с тобой лишь остается следовать предначертанному судьбой.

– А кто бросил жребий? – спросил Громов, сдергивая с вешалки куртку. – Уж не вы ли?!

Он так и не дождался ответа и, хлопнув дверью, вышел из салона.

Громов мчался на мотоцикле по залитым ярким весенним солнцем улицам, но смотрел на мир, словно сквозь затемняющие фильтры – все казалось мрачным и серым, потусторонним. Жребий брошен, в этом Хельга права. Даже если он откажется ей помогать, остановить ход событий уже невозможно, рано или поздно барон доберется до Анны, и когда это случится, они должны оказаться во всеоружии.

Городской архив был похож на сонное царство. Битый час Громов объяснял толстой апатичной тетке, что у него есть доступ к архивным документам. Еще столько же тетка пыталась дозвониться до своего начальства, которое слыхом не слыхивало ни о каком особом доступе. Ситуация разрешилась лишь когда Громов врезал кулаком по столу и заявил, что разнесет эту чертову богадельню, если ему не выдадут обещанные документы. Наверное, все можно было решить одним-единственным звонком Хельге, но он не хотел звонить. Мало того, он не желал иметь с ней ничего общего. Теперь он сам по себе…

Документы искали так долго и мучительно, что у Громова сложилось впечатление, что сотрудники архива не имеют даже отдаленного представления ни о картотеках, ни тем более о специализированных компьютерных программах. Когда ветхая картонная папка безо всяких опознавательных знаков наконец легла на стол перед Громовым, он чувствовал себя выжатым лимоном. Чувство это сохранялось недолго, лишь до того момента, пока он не перевернул первую страницу и с головой не ушел в прошлое.

Разбираясь в нечитаемых каракулях, закорючках и загогулинках официальных отчетов, просматривая свидетельские показания и вырезки из газет, Громов совершенно потерял счет времени, словно, открыв ветхую картонную папку, он провалился в межвременную дыру. Когда последняя бумажка была изучена, а последняя статья прочтена, часы показывали половину девятого вечера. Но самое обидное – перелопатив гору информации, он так и не узнал ничего нового, ничего такого, что способно было помочь в противостоянии с Максимилианом фон Видом.

Громов вышел на улицу и полной грудью вдохнул свежий весенний воздух, когда на смену раздражению из-за впустую потерянного времени пришла тревога. Каждый час он звонил Анюте, справлялся, как у нее дела, и всякий раз она отвечала, что все в полном порядке, а вот сейчас ее телефон молчал… Это могло не значить ровным счетом ничего, в домашних хлопотах Анюта могла просто не услышать звонок, но на душе вдруг сделалось неспокойно.