Пепел феникса - Страница 55

Андрей Васильевич слышал, что несчастных этих девиц стали называть дьявольскими невестами. Оно, конечно, звучно и для названия статьи очень даже подходит, но Сотников не воспользовался, решил, что незачем еще и с помощью печатного слова раздувать и без того полыхающее на всю губернию пламя. Да и в чем же бедные девицы повинны, чтобы величать их дьявольскими невестами?!

А еще нынче все косо смотрят на барона, точно есть и его вина в случившемся злодеянии. Если есть, то только косвенная. Не нужно было устраивать пир во время чумы. Барона, конечно, понять можно: человек он отважный, ни в бога, ни в дьявола не верящий, такому бросить перчатку в лицо неведомому противнику – любимейшая забава. Да вот только кто ж думал, что забава обернется бедой?

Губернатор Павел Иванович в сторону барона и не смотрел, в горе своем он нынче вообще мало что замечал, только вот могилу, усыпанную цветами – белыми розами, как любила Олимпиада Павловна… Может, и понимал, что не за что винить барона, что есть в случившемся и его отцовский недосмотр, но вот простит ли?..

А самому барону каково? Ведь никому не ведомо, какие отношения связывали его с несчастной Олимпиадой Павловной. По лицу его, надменному и каменному, конечно, не поймешь, что у него делается в сердце, но Андрей Васильевич знал, что Максимилиана фон Вида терзают очень нелегкие думы, что найти убийцу он жаждет так же сильно, как и губернатор. И если раньше им двигало скорее любопытство, чем личный интерес, то с той страшной ночи все изменилось.

Наверное, оттого Андрей Васильевич нисколько не удивился, когда после похорон барон пригласил его к себе выкурить по сигаре и обсудить сложившуюся ситуацию. Он так и сказал «сложившаяся ситуация», будто намеренно отгораживаясь от причастности к произошедшему. Андрей Васильевич был человеком тонко чувствующим, умеющим улавливать малейшие изменения в политической жизни города, оттого, верно, согласие далось ему нелегко. Очень может статься, что барона ждет если не опала, то уж точно охлаждение со стороны высшего общества. Еще более вероятно, что охлаждение это его нисколько не пугает, не из тех он людей, которые станут подстраиваться под окружающих. Барон не из тех, а вот Андрей Васильевич как раз очень даже из тех, у него обязательства и перед городом, и перед собственной семьей, и ох как не хочется очутиться промеж двух огней. Но, с другой стороны, для настоящего мужчины дружба – это тоже понятие не второстепенное, и негоже отказываться от нее лишь оттого, что барон нынче не в фаворе, не по-мужски как-то.

Опять же, есть надежда, что вдвоем они поймают-таки злоумышленника и спасут ни в чем не повинные души. Вот такой исход был бы самым правильным и самым удобным. Навряд ли он сделал бы из них с бароном героев, но гарантировал бы им реабилитацию.

Одним словом, настоящее мужское решение далось Андрею Васильевичу очень нелегко. И Мари, которая, может, и не была так проницательна, как он, но тоже неплохо разбиралась в подводных течениях светской жизни, решение это не одобрила, даже попыталась мужа остановить. Нездоровье супруги, у которой вдруг приключился приступ мигрени и которой непременно нужно его участие, было очень хорошим оправданием. Он уже почти было решился, но поймал на себе насмешливый взгляд барона и передумал. Мари уехала домой в сопровождении Степки, расстроенная, заплаканная, с уже не выдуманной, а самой настоящей головной болью. А Сотников отправился к барону фон Виду.

В кабинете барона ничего не изменилось, но Андрей Васильевич отчего-то перестал чувствовать себя здесь комфортно, точно то недоверие, которое пролегло между ним и Максимилианом фон Видом, наложило невидимую печать даже на вещи.

– Прошу вас, дорогой друг. – Барон протянул открытую коробку с теми самыми, уже так давно горячо любимыми Андреем Васильевичем сигарами. Он улыбался, но взгляд его оставался совершенно серьезным. И дорогим другом он назвал Сотникова наверняка не случайно.

– Благодарю. – Сигарный дым на сей раз показался горьким и шершавым, Андрей Васильевич едва удержался, чтобы не закашляться. – Ну-с, о чем же вы желали со мной поговорить?

– А у нас с вами, дорогой друг, последние дни один лишь разговор. – Барон поднес сигару к губам, и сквозь кружевной манжет его сорочки Андрей Васильевич разглядел исполосованное шрамами запястье. Шрамы были разные: и давно уже зажившие, и еще совсем свежие. Странно, однако… – Вы по-прежнему хотите найти негодяя, или же в свете последних событий ваша решимость ослабла?

– Вы намеренно меня оскорбляете, барон? – Если было нужно, Андрей Васильевич умел поддерживать не только светские беседы, но и такие вот нелегкие разговоры. – Разве я давал вам повод сомневаться в моей порядочности?

– Ни разу. – Барон улыбнулся на сей раз совершенно искренне, только, быть может, чуть устало. – Оттого я и решил обратиться за помощью именно к вам, а не, скажем, к господину Косорукову.

– Господин Косоруков уже доказал полную свою беспомощность. Я думаю, он и сам понимает, что следствие зашло в тупик. Делать хорошую мину при плохой игре – вот единственное, что ему остается.

– Но мы с вами ведь не сдадимся? – барон посмотрел на Андрея Васильевича как-то по-особенному, точно в последний раз проверял, можно ли ему доверять.

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы найти этого зверя. – Андрей Васильевич невольно приосанился, погладил прохладную рукоять пистолета. Нынче без пистолета он не выходил. Может, и глупо, да только береженого и бог бережет.