Пепел феникса - Страница 42

Нельзя сказать, что Стас специально смотрел криминальные новости, но, чтобы жить в этой стране и одновременно оставаться в блаженном неведении, нужно было родиться слепоглухонемым. О том, что в городе завелся маньяк, сжигающий на дьявольских кострах молоденьких девушек, не знал разве что младенец. Три жертвы – и ни единой зацепки. Вот, пожалуй, и вся информация. Неужели Хельга что-то знает, и у них получится вычислить этого зверя?.. Сердце гулко ухнуло в груди, разгоняя по жилам застоявшуюся от долгого бездействия кровь, а рука привычно нащупала в кармане верный «Макаров».

– Обычным оружием его не возьмешь. – Хельга словно читала его мысли. А может, и читала…

– Почему? – Громов уже знал ответ, но все равно спросил.

– Потому что он не человек. – Хельга глубоко затянулась сигаретой. – Уже не человек, – добавила она после долгой паузы.

– Тогда кто?

– Ты любишь историю, мой мальчик? – спросила женщина, глядя на него сквозь голубоватое облачко дыма.

В ответ Громов лишь пожал плечами. Все зависело от того, как далеко в прошлое нужно смотреть. Новейшую историю, пожалуй, да. Но ведь Хельга сейчас явно не об этом…

– Я тебе кое-что расскажу, – Хельга понимающе кивнула. – Слушай и не перебивай, потому что от этого зависит очень многое…

Хельга заговорила, а Громов рассеянно черкал в своем блокноте, это помогало сосредоточиться, не упустить нить. Когда рассказ был закончен, он впервые за годы общения с Хельгой понял, в какие серьезные и страшные игры играет эта хрупкая с виду женщина…

* * *

1889 год Андрей Васильевич Сотников

Ах, до чего же, оказывается, тяжкое это бремя – очутиться в самом центре событий! Раньше Андрей Васильевич о таком и мечтать не смел, а нынче не знал, куда деваться от обрушившегося на его скромную персону внимания. То, что Максимилиан фон Вид оказывает ему особое расположение, не осталось в обществе незамеченным. Поначалу-то Андрею Васильевичу в таком положении вещей виделась одна только выгода, потому как немногие могли похвастать дружбой с бароном. Ну, про дружбу – это, конечно, громко сказано. Скудоумием Андрей Васильевич никогда не страдал и прекрасно понимал, каков на самом деле расклад, но остальным-то невдомек, что связывает их с бароном отнюдь не дружба, а острое и в некотором смысле даже болезненное любопытство, желание любой ценой докопаться до истины.

Только вот совместный этот интерес по негласному соглашению они держали при себе, никому о своих дедуктивных изысканиях не рассказывали, оттого, верно, у окружающих и сложилось ошибочное представление о сути вещей. Одни Андрею Васильевичу откровенно завидовали, другие пытались воспользоваться его теплыми отношениями с бароном в своих корыстных целях, чтобы похлопотал да поспособствовал. Нашлись и такие, которым он стал точно кость в горле. Те, что поумнее, негодовали тайно, но были и те, которые при каждом удобном случае стремились напакостить, дать понять, что возвышение Сотникова временное и недолгое.

Андрей Васильевич держался с достоинством, ни на выпады, ни на злые пересуды старался не реагировать, понимал, что это извечные спутники талантливого человека, но нет-нет да и вздрагивал от злого шепотка за спиной или от какого особо недоброго взгляда. А может, и не от того вздрагивал, а от растущей с каждым днем уверенности, что душегуб где-то поблизости, затаился, ждет своего часа.

С той памятной ночи на дьявольских кострах сгорели еще две девицы. Обе красавицы, каких поискать, обе молодые да незамужние, живущие без особого родительского присмотра, но очень пристойного поведения. Такие бы с незнакомцем посередь ночи гулять не пошли. Значит, подтверждается догадка барона: душегуб – это кто-то из местных, да не просто из местных, а человек уважаемый и вызывающий доверие. Может так статься, что Андрей Васильевич с этим иродом каждый день здоровается или даже беседует. Чем не повод для страха?!

А барон ничего не боялся или просто выдержку имел железную, потому что в то время, когда весь город затаил дыхание в ожидании очередного жестокого убийства, в его поместье жизнь била ключом. Иногда, вот как в этот душный июльский вечер, это биение казалось Андрею Васильевичу даже чрезмерным.

Не представлялось возможным доподлинно узнать, кто предложил барону, чуждому славянских обычаев, устроить гулянье в ночь на Ивана Купалу, ясно лишь одно – идея пришлась ему по душе. Еще поутру мужики натаскали в парк дров для купальского костра, а в пригласительных письмах, которые получили самые уважаемые люди города, было обещано дивное театральное представление с водяницами, чертями, лешим и прочей нечистью.

Гостей, вопреки сложившейся традиции, этим вечером встречали не грозные мавры, а юные прелестницы из числа дворовых девок, которые изображали не то нимф, не то русалок. Прелестницы возлагали на головы гостей благоуханные венки и сопровождали в огромный шатер, где на столах, ломящихся от деликатесов, медленно оплывали от жары ледяные скульптуры. На взгляд Андрея Васильевича, все это роскошество с юными девами, венками и шатрами не имело ничего общего со славянскими традициями, но он был вынужден признать оригинальность и изящество задумки. А уж когда на импровизированной, еще поутру сколоченной сцене началось представление, и вовсе лишился дара речи, до того захватило его творящееся на подмостках действо. Или не столько действо, сколько дивной красоты актриса в роли коварной и по-бесовски соблазнительной ведьмочки.

По роду своей деятельности Андрей Васильевич знал, что в N-ском драматическом театре уже год как появилась новая прима, барышня невероятной красоты и выдающегося таланта, но все как-то не случалось собственными глазами взглянуть на новоявленное чудо. А вот сейчас, сидя в первых рядах по правую руку от гостеприимного хозяина, он рукоплескал с такой силой и задором, что заболели ладони.