Пепел феникса - Страница 14

Она стояла под горячими струями душа, когда почувствовала настоящую, по живому режущую боль. Огнем зашлась левая рука, от локтя до самой шеи. Анна зашипела от боли, выключила воду и выбралась из ванны.

Большое, в полчеловеческого роста зеркало было затянуто непроглядной парной пеленой. Анна провела ладонью по прохладной зеркальной глади, посмотрела на свое отражение. Лицо помятое, перекошенное, волосы мокрыми сосульками падают на плечи. Плечи… Она тихо всхлипнула, отказываясь верить своим глазам, повернулась боком к зеркалу.

…Сначала Анна подумала, что это птица, черная птица с красными всполохами, обхватившая крыльями руку, уложившая остроклювую голову прямо на ключицу, свесившая хвост едва ли не до самой кисти. И лишь потом, когда первый шок прошел, поняла, что это не просто птица. На ее распаренной, красной от татуировочной иглы коже жил своей собственной, не подвластной человеческому пониманию жизнью мифический феникс. Анна почти слышала тихое шуршание огненных крыльев, чувствовала их обжигающее прикосновение. Вот так: кто-то не просто украл из ее жизни целую ночь, но еще и вытатуировал у нее на коже это странное существо…

* * *

1889 год Андрей Васильевич Сотников

Июнь в этом году выдался невероятно жарким. Пока добирались до места, Андрей Васильевич взмок весь, но расстегивать сюртук не спешил: после вчерашних непотребств особенно хотелось выглядеть солидно и достойно. Хоть бы даже и перед самим собой. Да вот беда – ненадолго получилось сохранить реноме…

Андрей Васильевич считал себя человеком психически устойчивым и ко всякого рода жизненным мерзостям привычным, но тут не выдержал, едва успел добежать до ближайших кустов. Это еще хорошо, что от завтрака, предложенного Мари, отказался, можно сказать, легко отделался. Вон Степке куда как хуже – стоит зеленый, нос рукавом зажимает.

Андрей Васильевич его понимал, он бы и сам с превеликим удовольствием приложил к лицу платок, да вот беда – не оказалось в сюртуке свежего, а рукавом, как простолюдин, неловко.

– А я ведь вас, любезнейший Андрей Васильевич, предупреждал, что зрелище это не для тонких натур, – послышался над ухом скрипучий голос доктора.

Вадим Сергеевич Проскурин, единственный на всю округу врач, выглядел растерянным, но не более того. Ни запах, от которого к горлу то и дело подкатывала тошнота, ни вид скукоженного, в головешку превратившегося тела, казалось, не производили на него особого впечатления. Да оно и понятно, врачи – люди циничные и бывалые, а Вадим Сергеевич за свои семьдесят и не такого навидался.

– Справлюсь как-нибудь. – Андрей Васильевич все ж таки не удержался, по примеру Степки прижал к лицу рукав. Дышать сразу стало тяжело, но тошнота отступила.

– Ну, глядите, любезный друг, если понадобится, у меня есть средство…

– Не понадобится! – не особо вежливо оборвал эскулапа Андрей Васильевич и тут же, уже другим, извиняющимся, тоном спросил: – А отчего решили, что это… – он мотнул головой в сторону кострища, – что эта несчастная не кто иная, как дочка Трофима Малютина? Я бы даже не рискнул предположить, что это женщина…

– Так кто ж еще?! – За их спинами затрещали кусты, и на лесную полянку, ставшую местом преступления, пыхтя и пофыркивая, выбрался сам начальник городской полиции Федот Антипович Косоруков.

Андрей Васильевич едва заметно поморщился, потому как считал Косорукова деревенщиной и необразованным выскочкой. Несколько раз по роду своей работы, а большей частью по зову сердца ему приходилось беседовать с Косоруковым, но назвать это общение приятным у него не повернулся бы язык. Федот Антипович работал грубо, нахраписто, не признавал дедуктивный метод и в поимке злоумышленников полагался исключительно на свой профессиональный нюх. Надо признать, нюх его почти никогда не подводил, но Андрей Васильевич продолжал списывать профессиональные победы своего оппонента на его невероятное везение.

– Ну, мало ли кто?! – Он в раздражении развел руками. В ноздри снова шибанул запах горелой плоти, а в голове зашумело. Пришлось сделать над собой неимоверное усилие, чтобы под насмешливым взглядом толстокожего и совершенно ни к чему не чувствительного Косорукова сохранить невозмутимость и, главное, снова не прижать рукав к лицу. – Может, залетный какой…

– Матрена, дочка малютинская, еще с вечера из дому пропала. – Косоруков с нежностью пригладил топорщащиеся рыжие усы, смахнул со штанин прилипшие к ним былинки.

– Дело молодое, – не желал сдаваться Андрей Васильевич, – может, у барышни какая амурная история приключилась? Говорят, она красавицей была? – он вопросительно посмотрел на Степана, который в округе знал всех красавиц, от мала до велика.

– Так и есть, барин. – Степка старался на кострище не смотреть, нервно теребил в руках картуз. – Еще пойди сыщи такую красавицу, как Матрена… была. На нее многие хлопцы заглядывались. – Слуга горестно вздохнул, отчего наблюдательный Андрей Васильевич сделал вывод, что Степка тоже питал к несчастной жертве симпатии. – Да только Трофим после смерти жены дочку в строгости держал, а за женихами, бывало дело, с дрыном по всей деревне гонялся, особливо как выпьет лишку…

– Вот видите, господин Косоруков?! – Андрей Васильевич поднял вверх указательный палец. – Девица молода и хороша собой, а папенька – сущий деспот. Случись на горизонте лихой да не лишенный привлекательности жених, она запросто могла решиться на побег. Нравы же нынче не те, как раньше, молодежи уже родительское благословение не требуется. Я бы на вашем месте поискал Матрену Трофимовну в городе, а не в кустах.